Еще хочу показать вам - полного видео спектакля до сих пор к сожалению не появилось - СБ как Фигаро. я думаю нам всем это будет интересно)))
Сергей Безруков: «Я все про себя знаю»
Катерина Антонова, «Театрал», № 5, 2009
В этом сезоне Сергей Безруков одну за другой сыграл две роли классического мирового репертуара: Сирано де Бержерака (в одноименной пьесе Э. Ростана, поставленной А. Синотовым и С. Безруковым в творческом объединении «Арт-Питер») и Фигаро (»Безумный день, или Женитьба Фигаро» сделана К. Богомоловым в Театре п/р О. Табакова, премьера состоится в рамках фестиваля искусств «Черешневый лес»). Французская драматургия очень подходит актерской природе Сергея Безрукова – прежде всего легкостью и изяществом текста, романтизмом и благородством характеров и искрометностью реприз.
- Такие две фонтанирующие пьесы! Наверное, играть их легко и приятно?
- Я бы все-таки назвал «Сирано» более серьезной чем «Фигаро» – просто потому что сама пьеса серьезней, масштабней по проблематике. Что касается «Фигаро», то это частная история, частный случай одного человека, и проблемы там заложены только любовные, только лежащие в области взаимоотношений мужчины и женщины, ревность, измена. История Фигаро касается многих, но все равно это не такие масштабные проблемы, как в «Сирано»: художник и власть, героическая любовь. У меня забавно получилось по жанрам с этими двумя премьерами. У Ростана жанр «Сирано» определен так: героическая комедия. А сам Сирано произносит текст: «С безумною испанской драмой соединим французский фарс». Что у Бомарше? Опять испанская драма во французском фарсе. Водевиль, написанный французом про Испанию – то есть, опять, испанская драма во французском варианте. Пьесы как будто отзеркалили друг на друга. Хотя наш «Фигаро» – не вполне водевиль и фарс. Мы очень сильно драматизировали всю историю и особенно моего персонажа. И в этом мы готовы посоперничать с огромным количеством водевильных «Фигаро», которые были, есть и будут. Мы в этой истории увидели очень серьезного человека, который прожил очень нелегкую жизнь… «Давно, усталый раб, замыслил я побег, В обитель дальную трудов и чистых нег», – вот куда стремится наш Фигаро в его 30 лет. Многие, кто видел спектакль, увидели в нем наметки «Гамлета». Я думаю, потому что мы ушли от водевиля в сторону драмы. И, мне кажется, это правильно, потому что просто потешать публику водевилем – сейчас уже неинтересно.
- Вам предлагают играть все роли, о которых вы мечтаете?
- Нет. Я мечтал сыграть Хлестакова, а судьба наградила меня Чичиковым, за что я очень благодарен. У меня есть Глумов еще – из русской классики. Мне было бы интересно поиграть персонажей сыграть Чехова. Что касается Достоевского, то я его побаиваюсь – он слишком подсознательный. У меня много ролей, где нужно включать подсознание, но у Достоевского слишком много болезненности, болезненной трагедии. Еще мне было интересно поиграть Толстого. Я начал сниматься у Соловьева в «Анне Карениной», где играл Вронского, но потом мы не совпали по графикам, и в результате снимался другой актер.
- Жалко?
- Жалко. Конечно, жалко. Возвращаясь к «Фигаро», хочу еще сказать, что это спектакль, в котором мне приятно находиться на сцене, имею в виду атмосферу спектакля, реквизит, костюмы, декорации – все подлинное. Так же, как и в отцовском «Пушкине». В его трактовке я играю «доступного» Пушкина, а доступность его в том, что он живой. И помогает мне в этом атмосфера спектакля. Так же, как и в нашем спектакле «Фигаро»: живая вода, настоящая дорожка из камней. Я так устал от условностей в театре, честно говоря! Поэтому в «Сирано» у нас реальные клинки того времени, 17 века. Реальные. И мне это, и как актеру, и как сорежиссеру спектакля, было важно. Как и возрастной ценз героев: Роксане – 21-22 года, а Сирано – всего 25! Они почти ровесники, что всегда пропускают, промахивают постановщики. А мне было важно, что в Сирано есть и романтический юноша, страстно влюбленный, и серьезный воин, в минуту опасности становящийся зверем. Я рад, что для моих новых ролей мне пришлось многое вспомнить или выучиться делать специально. Для Сирано я вспоминал фехтование. Для Фигаро я обучился ремеслу цирюльника, – но не современного, а цирюльника 17 века, когда просто отхватывали ножницами пряди волос как можно короче – из соображений гигиены, чтобы под париком вши не заводились. Как брить опасной бритвой я тоже теперь знаю, специально брал уроки у парикмахера.
- Вы не хотите после таких двух работ в театре взять паузу?
- Хочу. Если бы вы знали, сколько труда мне стоит сыграть того же Сирано – это же четыре часа на сцене! Это каторжный труд. Сейчас мы снимаем с репертуара спектакль «Признания авантюриста Феликса Круля», я его играю уже десять лет и мне стало просто физически тяжело. Я устал от негативной энергетики, которая идет через моего героя в зал в конце спектакля. Последний монолог Феликса Круля – это отрывок из «Майн кампф» Гитлера. Приходилось его пропускать через себя и выплескивать весь этот негатив в зал. Своеобразная шоковая терапия для зрителя. Иногда мне даже становилось не по себе, когда после этого монолога зрители аплодировали. Кому аплодируете? Мне, актеру, или этому чудовищу? Честно говоря, я просто устал от своего героя. Теперь рад, что вместо Феликса в моей жизни появился светлый Фигаро.
- После рецензий на фильм «Тарас Бульба», где вы читаете за кадром текст Гоголя, стало очевидно, что к вам накрепко прилип ярлык «фирменная задушевность Сергея Безрукова».
- Я думаю, что люди, которые этот ярлык на меня навешивают, просто не видели многого из того, что я делаю или не хотят видеть принципиально.
- Не раздражает, что вас порой сравнивают с вашими персонажами?
- Меня это только подхлестывает, только мотивирует работать дальше. Что касается той самой задушевности, то можно сказать «задушевность», а можно – искренность. И это большая разница. Что плохого в актерской искренности, я понять не могу. Все мои работы – искренни. Потому что я иду по школе, по правде. Мои герои, они живут. Есть актеры, которые играют, а я – живу. Я не первый, кто сказал эту фразу, но я присоединюсь к словам великой Фаины Георгиевны Раневской: «Я не играю, я живу!» А в «Тарасе Бульбе» я просто читаю искренний, или, если хотите, задушевный текст Николая Васильевича Гоголя. И это было очень сложно, поверьте. Надо было найти меру органичности в этой крайне пафосном тексте: «Вот она, Сечь!» Как эту фразу произнести вообще?! Мы невероятно долго и мучительно бились с Владимиром Бортко над тем, как же все-таки надо читать этот текст, чтобы он звучал, но не запредельно пафосно, и не был в то же время сказан a propos. Это было сложно.
- А вам бывает просто в профессии?
- А я не знаю, что вы вкладываете в понятие простоты. Простота, еще говорят, хуже воровства.
- Вы знаете, что вам легко как профессионалу, а что – выходит за пределы вашей профессиональной зоны комфорта?
- Я не брался бы, наверное, петь как профессиональный певец. У меня актерское пение. Поэтому на эстраду я не ногой, там и без меня много поющих, но у меня есть моноспектакль-мистерия «Хулиган» – это композиция из девяти моих песен на стихи Есенина и непосредственно сами стихи и поэмы. Что касается песен, то это, все равно, актерское исполнение, потому что, допустим, я сначала читаю поэму «Черный человек» со всем надрывом, без которого невозможно читать Есенина, а потом сразу пою. Ни один профессиональный вокалист на это бы не пошел. Удар по связкам чудовищный. Насколько у меня после этого получается еще и петь, – честно, с трудом, я это знаю, но выхода из ситуации нет. А голос я уже свой изучил. Дело в том, что я к 35-ти уже многое о себе знаю, как об актере.
- Это не скучно?
- Нет. Наоборот. Это очень сильно мобилизует. Потому что когда многое про себя знаешь, – не забываешься. И должен постоянно работать, себя тратить, самосовершенствоваться. И процесс этот, честно вам скажу, по-моему, бесконечный. Все равно каждый раз есть, куда расти, что-то исправлять, что-то улучшать.
- А откуда силы-то берете?
- Не знаю. Это загадка. Но актерская профессия – это всегда риск и испытание себя. Когда я приступал к работе над спектаклем «Псих», мне было страшно, потому что я понимал, что иду на два с половиной часа заикания и внутренней истерики на сцене – от самой ситуации человека, загнанного в психушку. На самом деле, чтобы играть психушку, не обязательно там бывать. Актерский организм так создан, что воображение порой заменяет реальный опыт. И искренность актерская тоже берется от воображения. Меня этому учили во МХАТе, и это я стараюсь выполнять каждый вечер, выходя на сцену. Это сложно, потому что сил порой не хватает, но надо. Я предпочитаю актерскую честность на сцене, зритель должен получить то, зачем пришел.
- А зачем он пришел?
- Он должен со-пе-ре-жи-вать: с тобой, с твоим героем. Он должен вместе с тобой обрадоваться, полюбить, вместе с тобой погрустить, вместе с тобой подумать, а порой и поплакать. И вместе с тобой испытать всю гамму, всю палитру человеческих чувств, эмоций.
- Чтобы что – в результате?
- Для каждого этот результат свой. Говорить громкие слова я не буду, чтобы меня не уличили в эдакой назидательности. Знаете, что-то вроде «моя программа заключается в том, чтобы научить зрителя состраданию…» – не будем, опустим, во избежание пафосных слов. На мой взгляд, театр – это психотренинг. Мне важно, чтобы на время спектакля люди открылись душою. Пусть даже, выйдя из зрительного зала, они опять оденутся в броню. Но чем чаще они будут приходить в театр, тем чаще они будут оставаться сами собою, а не теми, кого они играют или представляют в повседневной жизни. В этом смысле театр – это душевная терапия.
- Вы кому-нибудь из актеров завидуете?
- Нет.
- Вообще?
- Вообще. А зачем? Я в этом смысле самодостаточен. У меня хорошие роли – первые роли мирового репертуара. Ни Бог, ни режиссеры меня в этом плане не обидели. То, что я делаю, приносит мне огромное удовольствие. Огромное. Важно, что это, несмотря на некоторых моих недоброжелателей, приносит удовольствие еще многим людям. Это и есть актерское счастье: когда тебе на сцене хорошо, и ты можешь доставлять это «хорошо» зрителям.
- Вы не боитесь, что это в какой-то момент может кончиться?
- Нет. Секрет знаю. Стоит перестать вкладываться, – и тогда все. Честность, честность и еще раз профессиональная честность. Когда отдаешь свою энергию, ярость, слезы, любовь, радость, – то, зачем приходит зритель, – все воздается на поклонах. Потому, следуя секрету, стараюсь быть предельно честным в профессии. И надеюсь, что мое актерское счастье проживет со мной еще очень, очень долгие годы.
Сергей Безруков о своем Фигаро
Мой Фигаро скорее напоминает шекспировского Гамлета, чем водевильного «Фигаро-здесь-Фигаро-там». Если посмотреть внимательнее на судьбу моего героя, то выяснится, что ему уже тридцать лет, то есть он уже совсем не мальчик. А еще выяснится, что у него была довольно тяжелая жизнь. И его фирменная реактивность – не в том, что он бегает быстро, а в том, что он быстро соображает. Он находчив. Он способен придумать интригу. Он, безусловно, способен защитить себя и свои интересы. Он может перевернуть ситуацию в свою пользу буквально в секунду. У него огромный жизненный опыт: он сменил несколько профессий, сидел в тюрьме, уж не говоря о том, что вырос среди разбойников! Я думаю, что в этой жизни он испытал все. Он даже пытался покончить с собой, но взял себя в руки, вспомнил свое ремесло цирюльника, нашел работу, познакомился с графом Альмавивой, помог ему жениться, остался при нем.
История, которую мы рассказываем в нашем спектакле, начинается через несколько лет после женитьбы графа. Пред-историю, которую я рассказал, обычно промахивают, а, между тем, она очень важна, потому что именно благодаря ей Граф и Фигаро – друзья. Для нашего спектакля это принципиально важно. Это не господин и слуга, это два старых приятеля. Поэтому моему герою так тяжело. Когда он узнает не только об измене своей возлюбленной, но и, главное, – о предательстве своего старинного друга.
Мы придумали, что он идет на суд, уже практически его проиграв. Мы придумали, что в договоре действительно стоит «и». Мы придумали, что в самую последнюю секунду перед оглашением приговора, который разрушит всю его жизнь, он замечает в договоре кляксу, и молниеносно придумывает, что там стоит «или». Дальше – он нагло врет, спасая свою жизнь.
Многие монологи Фигаро после суда, после того, как выясняется, что Марселина – его мать, довольно пафосны, за что их всегда сокращали. Мы – не стали. Потому что если высокопарный текст оправдан настоящими слезами, и реальными человеческими эмоциями, то он становится очень живым и настоящим. Школа-студия МХАТ, в которой я учился, и театр Олега Павловича Табакова всегда занимался изучением жизни человеческого духа. А эти монологи Фигаро – тому яркое подтверждение. Ведь Фигаро – живой человек, а отнюдь не легкий комедийный персонажик, которым его представляют. В «Женитьбе Фигаро» перед нами разворачивается судьба молодого человека, который за этот безумный день находит своих родителей. Все равно, что детдомовец, который снова обретает отца и мать. Далее, он сгорает от ревности и любви к Сюзон, полон жестокой и кровавой мести в финале. И, в то же время, бесконечно счастлив, потому что влюблен и любим. Представляете, насколько это напряженная история? Сколько настоящей подлинной французской страсти в этом якобы легком, как «шампанского бутылка», французском водевиле.
Скрытый текст
http://www.youtube.com/user/SBezrukov#p/c/81E5042F7D9FDE82/10/-WAcJCn6L2s
|
<\/u><\/a> 
Людмила, спасибо за статью 
Ещё бы ссылку на это издание поставить (а то вдруг обидяться
А мы то думали ты белая-пушистая 
Хотя конечно как вы с Маришей и Алисой, глубоко копать я не умею 
Людмила пишет: 
)Браво 
Но, думаю надо сначала фильм посмотреть 
<\/u><\/a> 
<\/u><\/a>
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
